Наше представление о белокаменном храме будет неполным, если мы не расскажем еще об одной удивительной странице его жизни. Еще недавно мы представляли его внешний облик таким, каким он и выглядит в натуре, то есть в природном состоянии. Идеально белым или с тонкими оттенками теплого или холодного тонов. То есть слегка золотистым или чуть серым. А если учесть, что камень в кладке совершенно разный, то с целой гаммой нежнейших цветовых оттенков и переходов. К такому виду его мы и привыкли. Сегодня каждая из девяти сохранившихся белокаменных построек именно такой и предстает.
И трудно, почти невозможно поверить, что еще совсем недавно наши ближайшие предки видели их совсем другими - белые резные камни или сочетались с цветным заполнением фона или были полностью раскрашенными. Что это? Скоротечная мода или давняя традиция? И что за этим стоит - эстетика или жизненная потребность? Или то и другое вместе. Даже при беглом знакомстве с возникшей проблемой, вопросов возникает много. Их появилось еще больше, когда от собственных умозаключений мы перешли на строительные леса. Это были 1970-е годы. Тогда началась планомерная реставрация белокаменных храмов. Сначала Дмитриевский собор, затем Успенский, церковь Покрова на Нерли, Золотые ворота, Георгиевский собор в Юрьеве-Польском, Рождественский в Суздале. И везде при нашем внимательном взгляде камень обнаруживал цвет.
Больше всего открытий дал Дмитриевский собор. В самых затаенных местах еще находились следы старых покрасок и побелок. Вооружившись скальпелем, мы начали их расслоение, уходя все дальше в глубь веков. Вначале один цвет следовал за другим, затем стал перемежаться с белой побелкой, а затем пошли следы одних побелок. И так до десяти - пятнадцати слоев. В разных местах по-разному. Начала выстраиваться определенная последовательность их нанесения. Но одних натурных данных было еще недостаточно, чтобы говорить о времени появления каждого из слоев. Цвет и время необходимо было увязать воедино. Начались кропотливые архивные поиски, не менее увлекательные, чем натурные.
Пересмотрено было все. Но документы обрывались XVII веком. А далее - только скудные летописные известия. К счастью, вновь помогли реставрационные работы. Но на другом памятнике - на Успенском соборе во Владимире. И буквально в тот же год. Под поздними штукатурками и записями в труднодоступных местах за иконостасом обнаружились фрагменты орнаментов и часть фигур святых (пророков?). Они были расположены на северном и южном фасадах бывшего собора Андрея Боголюбского. Когда Всеволод III расширил храм, то эти стены оказались внутренними. У нас появилось прямое подтверждение того, что снаружи Успенский собор первоначально был расписан (1161). Правда, первые следы фасадной живописи здесь обнаружил еще в 1918 году известный реставратор и художник Игорь Эммануилович Грабарь. Тогда в северной галерее собора на фасаде первоначального храма между колонками аркатуры открылись изображения двух пророков со свитками и двух павлинов. Это была самая ранняя живопись в соборе, имевшая для истории искусства огромный интерес. Но другая сторона открытия особого внимания тогда не привлекла. Далеко идущих выводов не последовало. И вот новые находки. Сомнений больше не оставалось - храм Андрея Боголюбского имел на фасадах живопись.
А далее череда новых открытий. Оказалось, что в разные времена белые камни красились и на храме Покрова на Нерли (1165), и на соборе Рождества Богородицы в Суздале (1222-1225), и на церкви Бориса и Глеба в Кидекше (1152), и на Георгиевском соборе в Юрьеве-Польском (1230-1234). Но самое ошеломляющее нас ожидало на Золотых воротах во Владимире. Под многовековыми слоями штукатурок и побелок открылись фрагменты фресок на своде хорошо всем известной проездной арки. Оказалось, что она была расписана в то самое время, когда были построены Золотые ворота - в 1164 году. Не останавливаясь пока на подробностях, отметим главное - живопись находилась на наружной части постройки. Становилось ясно, что роспись белокаменных фасадов была тогда обычным делом. Как и побелка храмов.
Итак, у нас в руках было начальное звено этой цепи. И самое убедительное - фрагменты фресок в подлинном виде. Можно себе представить, какое это было великолепие, когда храм одевался в живописный наряд. Но это было не все. Снаружи многие его декоративные детали покрывались золотом. Вот лишь одно летописное свидетельство. Оно относится к Успенскому собору во Владимире, построенному Андреем Боголюбским. Он «верх (главу) бо золотом устроил, и комары (закомары) позолоти, и пояс (аркатурно-колончатый пояс) златом устрой каменьем усвети и столп (барабан) позлати и изовну церкви, и по комарам же поткы (скульптурные изваяния птиц) золоты и кубъкы (вазы) и ветрила (флюгера) золотом устроена постави, и по всей церкви и по комарам около». И это не вымысел. Когда в конце XIX века на соборе проводили реставрацию, найдены были остатки золоченой меди, которой, как оказалось, оковали даже простенки между окнами барабана и белокаменные колонки аркатурного пояса.
Итак, мы установили начало пути развития наружного убранства храма и знаем его завершение. Значит, традиция эта не прерывалась. Выпадавшее среднее звено необходимо было восстановить. Но летописи молчали, а натурных следов не было. И неудивительно. После монголо-татарского нашествия храмы стояли в запустении. Русь бедствовала. А когда Москва встала на ноги, то строить и украшать стали прежде всего там. К концу XV века белокаменные храмы в Кремле уже стояли. До владимирских же руки не доходили долго. Поэтому здесь ни на кого уже не полагались, а обходились своими скудными средствами. Чтобы освежить храм, его просто белили известью. Это была давно испытанная практика. Существовала даже профессия «белильника». Когда в 1194 году Всеволод III решил отремонтировать собор в Суздале, он пригласил также и мастеров «известью белити».
Но если возможность представлялась, то фасады храмов вновь оживали красочным сиянием. Но такое могло представиться только в XVI веке - наиболее благополучном для России. Уже Иван III, венчанный на царство в 1462 году, официально стал именовать себя с 1485 года «государем всея Руси». Это ко многому обязывало. После возведения белокаменных соборов Московского Кремля строить стали и в провинции. На Владимирской земле архитектурная деятельность заметно оживляется при Василии III и его сыне Иване Грозном.
Все подводило к тому, что воссоздать недостающее звено в нашей цепи можно было, только обратившись к опыту строительства прежде всего этого времени. То есть подтвердить в пашем случае дальнейшую жизнь традиции наружной росписи храмов путем аналогии. Это довольно распространенный в реставрации метод восстановления утраченного. И здесь вновь помогли реставрационные открытия. Вначале под росписями XVII века обнаружились остатки фресок на входных порталах Успенского собора Княгинина монастыря во Владимире (начало XVI века). Еще более значительные следы раскраски белокаменных порталов XVI века сохраняют Троицкий и Покровский соборы в Александровской слободе. Недавнее раскрытие в последнем из-под закладки резного белокаменного архивольта явно говорит о его раскраске. Немец-опричник Генрих Штаден, побывавший в Александровской слободе во времена Ивана Грозного, отметил в своих записках необычность внешнего вида царских построек, сочетавших красный цвет с белым. Другой немец несколькими десятилетиями позже, в 1620 году, говоря о том же Покровском соборе, тоже отметил: «камни расписаны разными красками так, что один черный, другой белый и посеребренный, третий желтый и позолоченный, на каждом нарисован крест? Все это представляет красивый вид для проезжающих мимо дорожных людей».
Перечень отрывочных находок фасадных росписей и раскрасок можно продолжить. Но и без того ясно, что традиция эта продолжала жить. Только красочные покрытия чередовались временами с побелкой. Но ее тоже надо рассматривать как раскраску фасада в белый цвет.
Вот теперь вся цепочка сомкнулась. Расслаивая один за другим слой покрытий на Дмитриевском соборе, мы дошли до побелок. Они наверняка принадлежали XVII веку. Это время самозванцев на престоле и интервенций с Запада. Храмы вновь запустели. Первым Романовым было не до их благолепия. Шли постоянные войны с Польшей, со Швецией, с Турцией, Крымским ханством. Россию потрясали церковные расколы, крестьянские войны, стрелецкие бунты. А Петр I и вовсе церковь вниманием обделил. Успенский собор во Владимире к концу XVII века был настолько плох, что «иждивением» стольника Григория Андреевича Племянникова к его углам в 1708 году были пристроены контрфорсы (подпоры), чтобы он только не развалился.
Если таким был кафедральный собор, то другие еще хуже. Поэтому вся первая половина XVIII века ушла на приведение белокаменных храмов в элементарный порядок. На том же Дмитриевском соборе побелки известью отмечены в документах за 1719 и 1756 год. Это совпадает с нашим натурным исследованием. А вот при Екатерине II дело меняется. Она самолично посетила Владимир. В 1768 году на приведение «в надлежащий вид» Успенского собора было выделено 14 тысяч рублей - по тем временам сумма огромная.
В 1788 году наступил черед Дмитриевского собора. Его «побелили и покрасили». Побелили резьбу, а покрасили фон между резьбой и остальные части фасадов без резьбы. В наших послойных раскрытиях это соответствует бирюзовому цвету. Далее очередность цветных покрытий следующая: 1807 год - охристый, 1846 - «бланжевый» (телесный), 1882 темно-красный, 1886 - светло-синий. В 1895-м, соотношение меняется: резьба красится в темно-серый цвет, а фон, напротив, в белый. Это было последнее поновление фасадов в цвете.
Наступившая революция и советские годы решительно прервали эту традицию. Но возраст у нее оказался столь солидным, что возникает естественное желание узнать, что же стояло у ее начала и каковы последствия ее конца?
Еще в 1274 году, то есть через сорок лет после возведения последнего белокаменного храма, во Владимире состоялся церковный собор, который серьезно обсуждал «правила против бесовских игрищ», где, в частности, говорилось, что «в подражании бесовским обычаям нечестивых эллинов в божественные праздники творятся до сих пор какие-то бесовские игрища». Оказывается, языческие поверья были тогда еще настолько сильны, что повсеместно определяли жизнь простонародья. Любовь к цвету была одним из этих проявлений. А. Гильфердинг, известный историк XIX века, описывая святилище древних славян, приводит такие данные: «Краски наружных изображений ни от каких дождей и снегов не могли потускнеть, ни стереться».
Наружные росписи белокаменных храмов могли быть прямым продолжением опыта украшения языческих построек. Более того, это можно даже считать практикой вообще всего древнего мира. Раскрашенными были уже рельефы Древнего Египта. Вполне искренним было мое изумление, когда в музеях Греции воочию увидел следы покрасок скульптур и рельефов из известняков, украшавших храмы прекрасной Эллады еще в первое тысячелетие до нашей эры.
Устойчивость подобного навыка столь велика, что заставляет думать об очень убедительных источниках его жизненности. Один из них лежит, видимо, в самом отношении древнего человека к «дикому» материалу. В его представлении он так и оставался «диким», пока не терял своего натурального вида. Резьба и раскраска были основным средством, чтобы оживить первозданный камень.
Важен и другой фактор. Постройки возводились с таким огромным трудом, что изначально предусматривали все возможное, чтобы сохранить их на долгие времена. В первую очередь защищали от разрушения сам строительный материал. Известно, что известковые побелки и покраски, создавая кальцинированную пленку, надолго уберегают белый камень от неблагоприятных погодных условий - от дождя, снега, ветра, пыли и растительности.
Вот так и слились поиски высокой красоты с прозой повседневных забот, дав жизнь великой традиции, сохранившей белокаменные храмы в веках. Но традиции пришел конец. Счищая со стен следы прежней истории, расчищали путь для новой. Теперь белый камень и должен был оправдать свое название. В нем все указывало на стерильную чистоту. Поиски идеального «первобытного» образа памятника сметали с него, как пыль, реальные следы конкретной жизни. Так и произошла в итоге двух реставраций постепенная подмена прежних художественных ценностей на новые. Медная кровля вскоре траурно почернела, белокаменные водометы, принявшие аскетический вид, уже не будили фантазию пышной резьбой и конструктивной логикой, а бездушная, искусственно выведенная «под линейку» геометрическая точность швов убивала живой почерк руки древнего мастера.
Но самое неприятное ожидало впереди. Белый камень, расчищенный до блеска как самовар, утерявший в одночасье все свои «наряды» из многочисленных слоев побелок и покрасок, без защитной пленки, всегда покрывавшей его, оказался один на один с таким коварным врагом как атмосфера.
Беда, как говорят, одна не приходит. Она навалилась сразу со всех сторон. Пышным букетом расцвели на белом камне все известные виды его разрушений: от солей он превращается в муку, от морозов дает большие и малые трещины, от мхов и лишайников разрыхляется его поверхность, от эрозии обнажается структура.
Главный враг белого камня - вода во всех ее проявлениях (жидкость, лед, водяной пар). Вольно растекаясь с белокаменных желобов по фасадам и подпитываясь из грунта, она стала хозяином положения.
ИСТОРИЯ ГОРОДА ВЛАДИМИРА - собрание краеведческих и научных статей по истории Владимира