У многих народов мира на определенной стадии развития известен брак умыканием. Главной причиной, породившей необходимость похищать невесту, как думают исследователи истории семейной жизни, были запреты родственных брачных связей, из-за чего представителям сильного пола приходилось искать жену на стороне, чаще всего в соседнем роде. В большинстве случаев, видимо, это удавалось осуществить мирным путем с помощью договора. Похищать девушку в жены приходилось, вероятно, когда договориться сторонам не удавалось. О том, что брак умыканием существовал на Руси, мы узнаем из «Повести временных лет». Так летописец Нестор сообщает: «Родимичи, вятичи, северяне схожахуся на плясанье и на бесовские игрища межу селы и ту (там) умыкаху жены себе».
Отдельные элементы брака умыканием в русском свадебном обряде, по мнению этнографов и фольклористов, сохранились чуть ли не до наших дней. Н. Сумцов в своем исследовании называет их около 30: это преграда перед поездом жениха у ворот невесты, стрельба из ружей, внесение молодой в дом мужа на руках, перебранка поезжан и невесты. Причем при упоминании одного из них - притворного бегства молодой - сделана пометка: «Имеет место во Владимирской губернии и Германии». Многие из перечисленных примет во Владимирском свадебном обряде существовали даже в начале XX века. Но мнимое бегство молодой и впрямь заслуживает особого внимания, т.к. было очень распространено в XIX столетии, а в некоторых деревнях сохранилось и сегодня.
Подробное описание этого обычая дается П. Ландышевым, священником Судогодского уезда. «На второй день, - сообщает он, - ряженый мужчина, который побойчее и полегче на ногу, вырядившись в женскую одежду, изображая молодую, выбегает впопыхах на улицу, как будто за ним гонятся, и бежит опрометью к дому своих (т.е. невесты) родителей». Примерно через сто лет обычай этот был записан практически во всех сельских населенных пунктах Владимирской области. «Первый стол посидят, второй стол - «невеста» убегает, «жених» не нравится. На нее вешают портянки, лапти, веревки, и она побежит». «Ряжены были - «невеста» убегала: бьет он (муж) меня, издевается».
Некоторые ученые считают, что травестизм (переодевание мужчины в женщину и наоборот) точно так же, как и кувада (симуляция мужчиной акта деторождения), известные не только в глубокой древности, но у некоторых народов и в более позднее время - результат перехода от материнско-родовых порядков к патриархату. Объясняют они это так: «Изменение счета родства и наследования для первобытного человека, действующего всегда согласно традиции, было делом непростым. Чтобы оправдать отход от заветов предков, он должен был прибегать к всевозможным уловкам и хитростям, помогавшим ему ломать традицию в рамках традиции... При всей своей кажущейся нелепости эти обычаи могли облегчить торжество новых начал».
Но скорее всего корни ряженья более глубокие и связаны с представлениями наших далеких предков о мироустройстве, жизни и смерти в целом. Каким же древний человек представлял мир? Об этом можно судить по многочисленным мифам, дошедшим до нас. Так, согласно им, мир состоял из двух противоположных начал: неба (верха) и земли (низа).
Считая себя частью мирозданья, человек и себя делил на такие же составные: низ - часть тела, которая ближе к земле, верх - та, что ближе к небу. Кроме того, человек сравнивал себя с природой, где постоянно чередовались жизнь и смерть. Наблюдая эти изменения (перемещения), он опять-таки «переносил» их на себя.
Почему жизнь архаическому человеку представлялась как нечто, связанное с верхом (небом)? Вероятно, тоже благодаря наблюдениям за природой - растениями, насекомыми, которые оживали из-за нисходящих с неба (верха) весной и летом обильного света, тепла и влаги. Согласно тем же наблюдениям, смерть архаическим человеком воспринималась как некая заданность: он надеялся на такое же возрождение после смерти, как трава, деревья, цветы. Но, чтобы возродиться, приобрести новую силу, думал он, надо как и им обязательно умереть, ибо только смерть может способствовать исчезновению старости - то есть жизнь и смерть, «низ» и «верх» должны постоянно перемещаться. Позднее, видимо, понятие «низ» расширилось и под ним стало подразумеваться все, не соответствующее нормальной здоровой жизни: пьянство, обжорство, разгул. Именно так, скорее всего, сложилось понятие «низменного».
Иногда, чтобы ускорить появление новой жизни, древние люди совершали специальные обряды, искусственно перемещая «верх» и «низ». Например, чтобы ускорить приход весны, олицетворяющей жизнь, в начале марта сжигали (хоронили) чучело, символизирующее зиму (смерть).
Как правило, совершались такие обряды в критические, переломные моменты, связанные с поворотом солнца, и сопровождались ряженьем, обжорством, пьянством («низменными» действиями). Свадьба, как известно, тоже переломный момент в жизни человека: рождалась новая пара (как девушка и юноша жених и невеста умирали, становились женщиной и мужчиной). Появление такого союза способствовало другому рождению, ведь основным мотивом брака, как уже отмечалось, были дети. Не случайно ряженье - неотъемлемая часть свадьбы, в том числе и на Владимирской земле, о чем можно судить по многочисленным этнографическим записям, дошедшим до нас. Приведу лишь некоторые из них.
В Муромском уезде одетые в лохмотья родственники жениха в его доме встречали родителей невесты, разыгрывая при этом продажу «садов» (сады символизировало наряженное деревце). Чтобы попасть на пир, нужно было за эти «сады» заплатить.
В деревнях Алексинской волости Ковровского уезда (ныне Ковровский район) в утро после пира в доме молодых собирались их родственники и дружки, одевались позабавнее и, обвешав себя вениками, брали два-три помела, садились на них верхом и, вымарав себе лица сажей, отправлялись по всей деревне, а дружки тем временем шли подле изб, стучали под окнами палками и приговаривали: «Милости просим к нашему князю молодому помыться, побелиться да порумяниться». Собравшихся сначала марали сажей и только после этого они допускались к угощению. Почти такую же картину можно было наблюдать в Шуйском уезде.
В не менее интересное театрализованное действие сцены с ряжеными на свадьбу выливались в Меленковском уезде: «На второй день свадьбы разряженная толпа, состоящая из родственников жениха, возглавляемая молодыми, отправлялась к теще на блины. Но родня невесты встречала гостей не очень дружелюбно: ворота запирались толстым длинным бревном. Перед входом в избу новое препятствие: несколько здоровых мужиков, загораживая дверь, толкли в ступе солому, изображая растирание зерна. В избе же за столом восседали швецы (портные), обвешанные большими иголками с длинными нитками, не вовремя затеявшие работу-шитво шуб. Как правило, завершал действие отец невесты, притворившийся мертвецом. Он занимал главную лавку у стола, улегшись на нее в полный рост».
Правда, если исходить из комментария этнографов, делавших эти записи, глубинный смысл ряженья нашими пращурами уже был забыт. В частности, как объясняет Н. Добрынкин, цель его была - «необычной одеждой, кривляньями, забавными рассказами и прибаутками рассмешить зрителей до упаду». Но, как известно, смех в древности тоже имел ритуальное значение и символизировал жизнь. Такой вывод можно сделать, читая работы этнографов. Например, у якутов долгое время существовал обычай: женщины, которые долго не могли забеременеть, а хотели этого, совершали специальный обряд: разжигали костер, подливали в него масло... Но суть его состояла в том, что во время разыгрывания сценария участницы непременно должны были смеяться. Считалось, что той из них, которая смеется больше других, обеспечено рождение ребенка.
По той же причине многие народы, в том числе и русские, хоронили своих мертвецов под смех. Причину того, почему смех стал символом жизни, замечательно объясняет В.Я. Пропп. «Еще в глубокой древности, - пишет он, - человеком было замечено, что смерть молчалива, только живой человек обладает эмоциями... Смех - одно из самых ярких проявлений человеческой жизни, здоровья, поэтому ему и стали приписывать свойства рождать жизнь, вызывать ее».
Позднее под смешным так же, как и под низменным, стало подразумеваться все, обреченное на смерть во имя нового рождения. Это очень точно подметил в своей книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» М. Бахтин. Так он пишет: «Смех амбивалентен (двойственен): он и утверждает и отрицает, хоронит и возрождает».
Чтобы вызвать смех, на протяжении тысячелетий народом было изобретено множество приемов: гипербола, бутафория, «кривлянье и вихлянье», т.е. «деланье» всего не так, как положено, как говорится, шиворот-навыворот. П. Ландышев замечательно продемонстрировал все эти приемы в своем этнографическом очерке, где им описывается фрагмент свадебного обряда - «бегство молодой». «Чтобы усмирить молодую, - повествует он, - жених (переряженная женщина) и его родственники вооружались лопатами, сковородниками, худыми плетушками и крошнями... Для погони нередко использовалась старая плохая лошадь, при этом изображалось, как будто едут на ней во всю прыть... Нагнав таким образом нерадивую невесту, раздраженная толпа с гиканьем и криком привязывала ее к кобыле и давала наставления, как следует вести себя в новой семье». А вот запись, сделанная в 1995 году: «На второй день рядятся - молодая убежала - надоел жених. Рядились свадьбишные, чаще мужик в бабу и наоборот. Намажутся, тележку везут. Веников навяжут. Жених невесту-то хлещет, только пыль столбом, уронит ее, искувыркаются досыта». В деревне Вихирево «невесту», чтобы «не убежала», привязывали к лошадиному хвосту.
Ряженье же на свадьбу в животных, очевидно, опять-таки отголосок древних верований человека в первопредка животного. В Большом Угрюмове, например, любили рядиться в медведя. Но уже в языческие времена память об этом была утрачена и переряживанье в зверей тоже стало восприниматься как один из признаков «антиповедения», т.е. низменного поведения.
В отличие от представителей мифологической школы, которые считают, что основу обряда составляют мифы, отражающие верования человека, ученые-эволюционисты (Д. Угринович, А. Анисимов) первооснову обряда, в том числе и переряживанья в зверей, видят в трудовых процессах, связанных с добыванием пищи. При этом они ссылаются на записи этнографов, в частности, описание Кетлином «бизоньей пляски» индейского племени манданов в Северной Америке. «Бизоний танец, - сообщает он, - устраивался, если бизоньи стада отдалялись от пастбищ индейцев и имел целью магическим путем вернуть их и обеспечить в охоте удачу. В каждом туре пляски участвовало от пяти до пятнадцати индейцев. На головах у них шкуры с голов бизонов или заменяющие их маски с рогами. Танец со сменяющимися танцорами длится до тех пор, пока не появятся бизоны, иногда две, а то и три недели. Если кто-то из танцоров устает, в него пускают стрелу с затупленным наконечником. Он падает, подражая бизону, его оттаскивают, имитируя свежевание туши».
СВАДЬБА ВО ВЛАДИМИРЕ - история традиционного русского свадебного обряда и элементов свадебной церемонии